ГДЕ ЛУЧШЕ? - Страница 101

К оглавлению

101

- Должно быть, она помогала ей.

- Как вам не грех! Ну, чем я виновата перед вами? - проговорила Евгения Тимофеевна, рыдая.

- А! тут дак виновата… А отчего ты, если тебе не мил ребенок, в воспитательный не отдала его?

- Если бы мне не жалко было… - проговорила Евгения Тимофеевна.

- А кто уж у те любовник-то?

Евгения Тимофеевна еще пуще зарыдала.

- Не троньте ее, бабы. Не всякой, я думаю, из нас приятно об этом рассказывать.

Женщины мало-помалу отстали от Пелагеи Прохоровны и Евгении Тимофеевны.

Они хотя и сидели рядом, но не говорили друг с другом долго: Евгения Тимофеевна не плакала, но, уперши голову на левую ладонь, с отчаянием и какою-то злобою смотрела на пол; Пелагея Прохоровна смотрела на нее, с сожалением думала: какая она молодая!

- А жалко мне тебя, Евгенья Тимофеевна! Очень жалко! - проговорила наконец Пелагея Прохоровна: - Добро, я мужичка, а ты дворянка. - Евгения Тимофеевна несколько минут молчала.

- Гораздо лучше бы было, если бы я была не дворянского роду, - сказала она.

- Ну, полно: дворяна - господа, а наш брат што? Плевок. Дворянин накуралесит - ему ничего, потому за него богатые да знатные стоят; а мужик чуть чего сделал - виноват. Вот хоть я - за што я попала в часть?

Соседка молчала несколько минут.

- И все-таки мне удивительно, Евгенья Тимофеевна, как это ты дворянского роду, а за тебя дворяне не заступятся? Ведь хоть бы эти полицейские, ведь они не из дворян, поди, а как обижают-то.

- Палагея Мокроносова! - крикнул мужской голос; другой мужской голос повторил это.

- Никак меня? - спросила арестанток Пелагея Прохоровна, встала и пошла.


X НАКОНЕЦ ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА СТАЛА СВОБОДНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ И ЕДВА НЕ УМИРАЕТ В ЭТОЙ СВОБОДЕ


На третий день Евгению Тимофеевну куда-то потребовали. Она со слезами распростилась с женщинами и особенно с Пелагеей Прохоровною.

- Не видаться уж, знать, нам больше! - говорила Евгения Тимофеевна.

Но долго рассуждать ей не дали и велели взять все, что у ней есть при себе.

Пелагея Прохоровна прослезилась, да и прочие женщины смотрели на нее с жалостию. Им уже не в первый раз приходилось видать женщин, уходящих из каморы со слезами, что означало не выпуск на волю, а заключение в тюрьму; при виде же Евгении Тимофеевны жалость проявилась даже у более жестких натур. Ее ждали до вечера. Вечером ждать перестали.

Теперь Пелагея Прохоровна чувствовала себя одинокою, потому что остальные женщины как-то сторонились ее и большею частию молчали или развлекались с вновь появляющимися в каморе женщинами. От скуки они шли в другую камору, несмотря на то, что их оттуда гнали городовые; и к ним заходили арестантки из другой каморы. Скука была страшная.

На третий день, как ушла Евгения Тимофеевна, Пелагею Прохоровну отправили в Петербургскую часть, откуда ее повели к кухмистерше Овчинниковой. Оказалось, что г-жа Овчинникова уже померла, а дочь ее живет у тетки на Песках. Дворник того дома на Петербургской, где жил майор, сказал, что Пелагея Прохоровна была у майора в кухарках и потом переехала с ним тогда-то.

Когда Пелагею Прохоровну привели обратно в часть, то она заметила, что полицейские, рассматривая какие-то бумаги, хохочут.

- Ты говоришь, у майора Филимонова жила? - спросил Пелагею Прохоровну весело надзиратель.

- У него.

- А сколько времени?

- Месяца полтора.

Полицейские опять захохотали.

- А славный мы с него сдерем штраф - и за билет и за адресный.

Пелагея Прохоровна, сообразившая, что полицейские смеются над майором, сказала:

- Отпустите меня, ради христа.

- Отпустим, матушка; только удостоверимся, действительно ли ты жила у него. Позвать его дворника! - сказал надзиратель окружающим его служащим.

Пелагею Прохоровну оставили, в прихожей до дворника.

Через час явился дворник Филимонова. Увидев Пелагею Прохоровну, он опешил. Видно было, что городовой, ходивший за ним, хотел сделать ему сюрприз. Надзиратель был занят, и поэтому дворник подошел к Пелагее Прохоровне.

- Што это, што это с тобою?.. Как ты это попала-то?

- Вот по милости вашей. Зачем не прописали, што я у майора живу.

Дворник струсил, стал смотреть в свою книжку и помолчал несколько минут, как бы соображая, что ему теперь сказать в свое оправдание.

- Да неужели за это?.. Ты могла сказать, что приехала из Царского али из Гатчины; там, мол, я в кухарках жила.

- А почем я знаю это Царское?

- Дура! Ты знаешь, чем это дело-то пахнет?

- Хороши и вы! по вашей милости сколько я побоев-то приняла… Седьмые сутки сижу; еще, пожалуй, засадят.

Наконец позвали дворника в присутствие вместе с Пелагеей Прохоровной.

- Ты знаешь эту женщину? - спросил частный пристав.

Дворник замялся. Он было подумал сказать: не знаю, - но боялся того, не сделала ли бывшая кухарка его домохозяина чего дурного.

- Ну, что же?

- Знаю.

От дворника нужно было каждое слово выжимать, потому что, имея всякого рода дела с полицией в продолжение нескольких лет, он всегда был осторожен, боясь попасть впросак. Он показал, когда переехал в дом майор Филимонов с женой и кухаркой Пелагеей Прохоровной Мокроносовой; что он, дворник, с самого же начала получил от майора его бумагу, а о паспорте кухарки тревожить его не посмел, думая, что тот должен знать все порядки; потом прошло недели две, и дворник пошел к майору попросить паспорт Пелагеи Прохоровны, майор был не в духе и прогнал его. После этого дворник еще несколько раз просил у домовладельца паспорт, но тот молчал или гнал прочь, говоря, что паспорт у него и больше он ничего знать не хочет.

- А отчего же ты не донес полиции, что у твоего домовладельца живет женщина без прописки? - спросил частный.

101