ГДЕ ЛУЧШЕ? - Страница 45

- Ха-ха! да кому ты говоришь?

Между тем рабочие подходили со всех сторон к избе, и через час их было уже человек до пятидесяти. Тут были и татары и башкиры в серых войлочных зипунах и меховых бараньих треугольных шапках, или м а л а х а я х, черемисы, зыряне и калмыки - в полушубках, зипунах и просто в рубашках, в разнообразных меховых шапках; тут были и мужчины без шапок, с завязанными тряпицами или платком щеками и ушами, и раскольники в востреньких плисовых шапочках: тут было до десяти женщин, из которых двух можно было сразу назвать татарками по широким шароварам, с повязанными холстом головами и в продранных бараньих шубах. На большинстве надеты лапти, на меньшинстве - валенки из войлока. На руках у мужчин надеты или кожаные, или большие собачьи и бараньи рукавицы с вывороченною наверх шерстью: у женщин - шерстяные варежки. Некоторые держали на плечах лопаты; некоторые упирались ломами, как палками; большинство переминалось, не держа ничего в руках. Все голосили, каждый на своем языке, и не обращали никакого внимания на крики и угрозы казаков.

- Работать надо! Пушла, руска мужик, пушла! - кричали казаки, грозясь нагайками.

- Нечего гнать русских! Свою братью гони.

- Погонять моя твоя будит скоро на булшой дорога! Собак!

Но, по-видимому, казаки только для вида исполняли свою обязанность и кричали по привычке командовать.

Народ, несмотря на то, что стоял в одной куче, разделялся на несколько небольших кучек по нациям: так, татары стояли с татарами, русские с русскими, рассуждая только между собой; с другими они только огрызались. У всех на лице виднелось нетерпение, ожидание чего-то, и только по нескольким башкирским лицам можно было заключить, что, кроме башкир, всем не очень-то хорошо здесь; лица же башкиров, кроме выражения суровости, не изображали ни горя, ни радости.

Вышел Кирпичников с приказчиком.

- Здорово, ребята! - сказал он, сняв шапку.

Кое-кто снял шапки, кое-кто произнес что-то.

- Вы ленитесь, шельмы! - проговорил приказчик.

- Расчет подай! Деньги дай!

- Приказчик говорит, что он отдал деньги, - сказал Кирпичников.

- Што он отдал? Хлеба нет. Для того, што ли, мы пришли сюда?

- Никто не держит, голубчик. Знаю я, откуда ты!

- Деньги подай! Што нам голодом, што ли, быть?

- Сегодня, братцы, мне некогда, - и приказчик ушел.

Рабочие заговорили, приняли угрожающий вид; казаки хватились за винтовки; Кирпичников засунул правую руку за полу тулупа.

- За что вам платить, когда вы ничего не делали! Много ли золота-то без меня промыли? Всего только четверть фунта! - кричал Кирпичников.

- Врут! Они воровали!

- По местам!

- Деньги подай. - И рабочие подошли к избе.

- Это видите! - крикнул вдруг доверенный, вытаскивая пистолет. - Смей только кто подойти!

- Приказчика вытребуй! Зачем он ушел? Трус!

- По местам! Я сейчас буду на приисках!

И доверенный ушел в избу. Рабочие пошли в свою.

Изба рабочих имела большие полати, на которых умещалось до двадцати человек; под ними и около стен стояли широкие скамейки из тонких досок.

В избе было темно, дымно, угарно и сыро; на полу лежала грязь, да и скамейки не отличались особенною чистотою. Придя сюда, рабочие стали ругаться.

- Отчего ты, татарская образина, молчал?

- Моя все сказал. Твой куда язык девал?

- У тебя был лом!

- У тебя лопата. Боялся - собак стрелит!

- Вам бы только ругаться друг с дружкой, а до дела коснись, вы и ни тяп ни ляп. Уж добро мы, бабы, христа ради робим, и денег нам дают меньше вашего, потому уж везде права наши одинаковы. А вы-то, вы-то, мужики!.. - кричала одна женщина.

- Сунься - коли он стрелять хотел.

- Не выстрелил бы, а лиха беда, один бы околел - не важность!

- А если бы в тебя…

- Не беспокойся! В тебя скорее бы попал! Вот уж некого было бы жалеть-то!

Рабочие захохотали.

И здесь рабочие разделялись на партии… Татары, башкиры и часть русских забрали себе полати; на печи опали казаки и бабы, исправлявшие здесь должность кухарок на рабочих, за что ни рабочие, ни доверенный им ничего не платили, так как они и сами ели готовое и имели время работать на приисках, недалеко от избы, за что им и выговорена была плата по пятнадцати копеек; на скамейках спали остальные, которых не пускали ни на полати, ни на печь. В числе этих были две татарки с своими мужьями и двумя парнями-татарчонками, пришедшие сюда недавно, и несколько человек беглых, которых, впрочем, никто, кроме доверенного и приказчика, не спрашивал, кто они такие, но которым часто приводилось брать место с бою; ребята спали на полу, а если было свободно, то и в большой печке.

Эти разнородцы постоянно ссорились друг с другом, смеялись друг над другом, задирали на ссору, высказывая каждый свое умственное и физическое превосходство. Попрекам не было конца, потому что каждый считал другого за вора, мошенника и пройдоху и доказывал это тем, что честный человек не пойдет в работу на прииски. Но какова ни была жизнь в избе, все сходились в нее, каждый ложился на приобретенное им место, и никто не выдавал перед начальством другого, если замечал за ним что-нибудь. Так, если татарин знал, что русский клал между складок лаптей несколько песчинок золота, он никому не говорил об этом, а старался как-нибудь обменить этот лапоть. Если проделка татарину удавалась и об ней узнавали рабочие, то татарина долго грызли русские, преследовали за воровство ругательствами везде, - и наоборот. Но никто не смел объявлять об этом начальству, опасаясь за свою жизнь, потому что здесь суд был короток: ябедник на другой же день оказывался убитым где-нибудь во рву.