Так думала часто Пелагея Прохоровна за работой и без работы.
Наконец зимой она впустила к себе чиновника за рубль. Чиновник прожил у ней тихо неделю, и когда она уходила из дому, то брал ключ с собой. Потом чиновник изъявил согласие, чтобы она готовила ему кушанье. Пелагея Прохоровна согласилась за пять рублей в месяц и стала стирать белье на дому на холостых чиновников того присутственного места, в котором служил ее жилец. В первый месяц, за всеми расходами, она выручила два рубля и нашла, что жильца с пищею держать выгодно, потому что, готовя на чиновника, и она будет сыта.
Между тем ее беспокоил вопрос, что-то поделывает ее дядя и где-то братья. Ей хотелось съездить в завод, показаться в нем не прежней Мокроносовой, а теперешней, городской Пелагеей Прохоровной, но у нее не было больших денег, а с этою поездкою она потеряет прежних господ, на которых стирает теперь, должна будет лишиться квартиры и, с тем вместе, самостоятельной жизни, хотя и тяжелой.
И она ограничилась тем, что послала в Терентьевский завод письмо к одной своей подруге, которая недавно приезжала в город хлопотать о доме, доставшемся ей по духовной от мужа, но ответа не получила.
Раз, идя домой под вечер с взятым от одной чиновницы грязным бельем, она поравнялась с обозом, передние возы которого уже заходили в постоялый двор. Обоз был большой и загородил дорогу. Пелагея Прохоровна стала огибать обоз и около одного воза увидала лицо, которое ей было знакомо. Обоз остановился, Пелагея Прохоровна подошла к извозчику.
Это был Панфил Прохорыч.
Пелагея Прохоровна ему очень обрадовалась.
- Да ведь ты на прииски хотел идти? - спросила сестра брата.
- Мало што я хотел… Я было и пошел, да настращали: говорят, на какой прииск попадешь… Если прииск хороший и платят - ладно, если нет - друг дружку обкрадывают. А вот я теперь в извозчики нанялся… И это не нравится, потому все в дороге ходим… Думаю на железную дорогу идти робить, говорят, там очень, очень хорошо, потому работы много… Вот если бы я имел деньги, хорошо бы было. Говорят, там много приказчиков, и каждый помногу наживает.
- И ты этому веришь.
- Ей-богу! Если бы я накопил десять рублей, непременно ушел бы туда. Вот и Короваев с Гришкой ушли на той неделе туда.
- Што ты! И Короваев?
- Врать, што ли, я стану?
Возы в это время двинулись.
- Да ты врешь!!. Где ты Короваева-то видел?
- В городе, в Прикамске. Мы с обозами на пристань ехали а он с Гришкой и с Лизой Ульяновой…
- Нет?!
- Ей-богу… Лизка Ульянова с матерью и ребятишками шла. И другие тоже какие-то с ними… Куда? - спрашиваю. На железную дорогу, говорят, далеко… А Короваев и говорит: а Пелагею Прохоровну видел?
- Нет?..
- Видел, говорю. Он и говорит: замужем, поди, она? Нет, говорю, в куфарках живет…
В это время возы были все во дворе. Панфила крикнули, и он ушел в дом.
Сообщенные Панфилом новости очень поразили Пелагею Прохоровну. Она никогда не думала, чтобы Короваев ушел из М. завода, чтобы Лизавета Елизаровна, привыкшая к промысловой жизни, и мать ее могли пуститься в незнакомые им местности с посторонними мужчинами. Ей не верилось, чтобы это было так, что они ушли. А если они ушли, то тут есть какая-нибудь причина. Но какая? Правда, она видела людей, натягивающих телеграфную проволоку, слыхала, что где-то строят железную дорогу, а в одно время только и было разговоров, что о постройке от города железной дороги, вследствие чего на рынке по воскресеньям не одна сотня бродила мастеровых, думая, что их будут уже нанимать на железную дорогу; но того, чтобы кто-нибудь из знакомых уходил далеко для работы на железной дороге, чтобы кто-нибудь хвастался хорошим заработком, она не слыхала. Да и что такое железная дорога?.. Все это маклаки смущают рабочих. Но теперь Панфил совсем ее сбил с толку.
"Этот парнишка, как посидел в остроге, совсем испортился", - думала она, стараясь не верить ему.
"А если они в самом деле ушли? - спрашивала она себя, и ей делалось обидно. - Я вместе с ним шла… Я помогала Лизке… и вдруг ушли одни. Ох, злые люди! Они только о себе заботятся… Тут непременно штуки какие-нибудь… Верно, Лизка сманила мать в завод, потому-де Григорий очувствуется и женится на ней али в любовницы к себе возьмет ее!"
Немного погодя она думала иначе.
"Нет, Григорий Прохорыч не такой… Как помоложе-то он был, ну, тогда, пожалуй бы, Лизка ему села на шею и поехала бы. Уж коли он на приказчицкой любовнице хотел жениться… Ну, а как посидел из-за этой голубушки в остроге, опытнее стал… На Лизке уж он не женится… Эдакая, подумаешь ты, бесстыжая! человек ее ненавидит, а она за ним… А Короваев-то? Короваев-то?"
Но про Короваева она не знала, что и подумать, потому что этот хитрый, по ее мнению, человек ничем не связан с ней. Ей хорошо помнятся его слова: "У меня ничего нет, кроме долота и пилы. Я иду, - говорил он, - добывать себе капиталы. Если, говорил, ты не выйдешь замуж, я, говорил, буду свататься за тебя…"
"Вот он, женишок-то любезный!.. Он, поди, теперь посмеивается: жди, мол…" - говорила чуть не громко Пелагея Прохоровна.
На другой день она нарочно сходила на постоялый двор, но не в тот, в котором остановился ее брат, а в другой. Тут она узнала от ямщиков, что действительно из М. завода многие идут на железную дорогу, потому что в М. теперь работы стало меньше против прежнего.
- Как начали фабрики-то строить, народу навалило в М. изо всех заводов и деревень! Работа была всем, платили хорошо; а теперь работы стало меньше, и то парни больше самые трудные работы справляют - около огня али около машин, пожилые не выносят, хворают; ну, и плата, значит, стала небольшая. Вот кто скопил немного деньжонок, заплатил за год оброки - и пошел на железную дорогу. Там, говорят, и по полтора цалковых за сутки платят. Это выходит в месяц сорок пять цалковых… - говорил Пелагее Прохоровне один ямщик.