ГДЕ ЛУЧШЕ? - Страница 79

Пошел дождик. Женщины стали прикрывать свои узелки, но дождик, как назло, шел и шел, мало-помалу помачивая полушубки, шугайчики, пальто. Хорошо было тем женщинам, у которых был полушубок и пальто, но шугайчики скоро промокли. Мостовая тоже смокла, земля на каменьях и между каменьями превратилась в грязь… Женщины стали проситься к торговкам, потому что там над столами сделаны крышки. Женщины-торговки не пускают.

Платки на головах промочило, по лицам течет вода и падает вместе с дождем на плечи; ботинки, башмаки и сапоги промокли; дует холодный ветер с моря. Что делать?

Женщины силой лезут под крышки, торговки гонят их прочь и кричат:

- По пятаку с рыла!

- Ладно.

Большинство женщин вынимают пятаки, у некоторых нет и трех копеек. Они просят у других, те не дают.

Евгения Тимофеевна дрожит.

- На пятак! - говорит Пелагея Прохоровна и дает ей пятак.

Евгения Тимофеевна не берет.

- Ничего, я не глиняная, не растаю. Теперь лето.

- А пошто дрожишь-то?

- Не знаю. Это пройдет.

Дождь перестал идти. Женщины, заплатившие пятаки, стоят под крышками и едят ситный. Торговки снова их гонят.

- Идите, дождик перестал.

- Нет, мы денежки заплатили.

- Што вы, на постоялый, што ли, сюда забрались? говорите спасибо, што пустили! - говорили торговки, употребляя в дело локти.

Как ни лебезили женщины перед торговками, как ни упрашивали их дозволить постоять еще чуточку, а торговки все-таки прогнали их. Женщины стали на прежние места и сделались очень сердиты: им жаль стало пятаков, и они начали задирать на ссору тех, которые не имели удовольствия быть под крышками.

К женщинам подъехала в пролетке дама.

- Нет ли тут мамок? Не может ли кто ребенка грудью кормить? - спросила дама женщин, подойдя к ним.

Женщины поглядели друг на дружку. Четыре женщины - три чухонки и одна русская - подошли к даме.

Дама расспросила их, давно ли они родили. Оказалось, что две родили уже с год, одна с полгода и одна назад тому три месяца.

- Где ребенок? - спросила дама чухонку.

- Помер.

- А у тебя где ребенок? - спросила дама ту, которая родила с полгода.

- В деревне - на молоке.

- Зачем же ты его бросила?

- И, барыня!.. Муж все говорил: оставь ребенка, пойдем в Питер; там в мамки поступишь. Ходила в спитательный - солдат не пустил. Знать-то, ему денег надыть… А вам для своего дитя?

- Да.

Дама отвела женщину в сторону, посмотрела у ней груди и зубы и стала торговаться. Эта женщина слыхала, что в Питере мамки получают по восьми рублей в месяц, дюжину рубашек, шесть сарафанов и другие подарки. Но дама больше пяти рублей не давала и обещала, если только она проживет полгода, сшить два сарафана и подарить две пары ботинок. Пища, разумеется, хозяйская. Женщина думала, рядилась - и через полчаса согласилась на предложенные условия.

- Вот кому счастье дак счастье! Эх, кабы у меня был ребенок!.. - вздыхала одна женщина.

Эту женщину обругали.

- Да мне давай десять цалковых - не пойду. Как бы не так! ни днем, ни ночью нету спокойствия…

Подошла молодая женщина в вязаном розовом платке на голове и в драповом темно-синего цвета пальто. В одной руке она держала небольшой кожаный саквояж, в другой зонтик.

- Это, видно, опять из таких, как даве толстая с зонтиком, - проговорили женщины, но все-таки подошли к ней. Пелагея Прохоровна с Евгенией Тимофеевной тоже подошли, - не ради найма, а ради развлечения.

- Кто из вас умеет шить?

- Я! Я! - крикнула каждая женщина.

- Мне нужна швея шить сорочки, манишки, делать метки. Работа трудная, шить нужно чисто, хорошо, на господ. Случается и на машине шить.

Женщины посмотрели друг на дружку. Никто не решался поступить в швеи, потому что таких швей не было.

- Возьмите меня; я умею шить что угодно! - проговорила робко Евгения Тимофеевна.

- Ты из каких?

- Из… дворянок… Да вот я сама шила себе этот бурнус.

Швея посмотрела на строчку.

- Мне надо почище! это очень некрасиво.

- Я молода, могу скоро приучиться к здешней работе.

- Так-то оно так. Но вот что: вы дворянка, а я мещанка. Уживемся ли мы?

- Об этом вы, пожалуйста, не беспокойтесь; я уверена, что мы сойдемся. Я для того и приехала сюда, чтобы работать.

- Пожалуй, я вас возьму. Видите, я еще только открываю швейную; вы теперь будете третья. Вы будете сперва получать за штуку, на моем готовом содержании, а там увидим: если будете хорошо работать, я вас сделаю мастерицей и положу жалованье. Как вы думаете об этом?

- Я согласна, - робко проговорила Евгения Тимофеевна.

- Еще одно условие: чтобы к вам не ходили мужчины.

- Помилуйте! я здесь живу еще очень мало.

- Ну, уж это дело мое. По воскресеньям вы будете свободны и можете или работать на себя, или идти гулять.

Евгения Тимофеевна ничего не могла сказать на это: она была очень рада, что попала в швеи, и даже забыла проститься с Пелагеей Прохоровной, которая плохо верила словам швеи и крикнула отходящей Евгении Тимофеевне:

- Прощай, Евгенья Тимофеевна! Желаю тебе счастья.

Стали приходить к женщинам мужчины - мужья, братья, деверья, однодеревенцы. Одни из них говорили, что завтра поступят в работу, другие еще не поступили на место. Все мужчины были выпивши, а некоторых уже пошатывало. Женщинам стало веселее, и они жаловались мужчинам на дождь, на то, что мало приходит барынь нанимать их; некоторые женщины даже ругали мужчин, что они нарочно завели баб бог знает куда, для того чтобы бросить их.

Стали приходить торгаши, предлагавшие крестьянам фуражки, сапоги, поддевки, кафтаны. Крестьяне подержали все эти вещи в руках, фуражки даже примеряли себе на голову, поторговались, но ничего не купили, потому что торгаши просили дорого, да если и нравилась кому-нибудь вещь и было немного денег, так жалко было тратить их. Торгаши предлагали променять полушубок на поддевку, шапку на фуражку, говоря, что теперь лето, и просили придачи. Один променял шапку на фуражку и дал придачи десять копеек, другой променял полушубок на поддевку - и тоже дал придачи пятнадцать копеек. Торгаши отошли. Променявших вещи товарищи стали звать в кабак, делать спрыски. Двое крестьян приглашали своих баб на Сенную в кабак, где народу - и-и, ты, боже мой! и баб там много… Но бабы в этот кабак не пошли. Мужчины пошли на Сенную; половина женщин тоже разбрелась.